Владимир Пресняков



В музыке должна быть духовная составляющая Владимира Петровича Преснякова, я думаю, представлять никому не нужно. Этот человек хорошо известен любителям музыки как музыкант и автор многих популярных песен. В кругах, имеющих к музыке профессиональное отношение, он известен еще и как продюсер, аранжировщик, знаток во многих музыкальных вопросах. Среди людей киноиндустрии он известен как композитор, пишущий музыку для кино. Среди цирковых артистов и режиссеров он известен как композитор, пишущий музыку для цирка. Одним словом, Владимира Петровича Преснякова знают все, но вместе с этим он всегда как бы остается в тени. Он не снимается в клипах, не участвует в модных ток-шоу, не так уж и часто дает интервью для газет и журналов. В результате о нем знают все, но про него самого никто не знает практически ничего. Мы постарались восполнить этот пробел и решили взять интервью у этого выдающегося музыканта, прошедшего путь от курсанта военно-музыкальной школы до заслуженного артиста России. Но интервью не получилось. Не получилось, потому что когда мы встретились, задавать традиционные вопросы вроде «а что лучше — аналог или цифра» и «какая звуковая карта стоит в вашем компьютере» не захотелось. А захотелось просто посидеть и послушать. Послушать, как слушает человек, пришедший не с вопросами, а за советом. Послушать, как ученик слушает учителя. Просто послушать рассказ Музыканта о своем пути, о своем отношении к творчеству, работе, музыке…



О бабочках и джазе
Я родился в городе Свердловске в семье музыкантов. Основателем нашей музыкальной династии, насколько я смог проследить, был мой прадедушка. У нас была его фотография еще дореволюционного времени. Пожелтевшая фотография, на которой он сидит со скрипкой. В нашей семье было много музыкантов: как я уже сказал, прадедушка, дедушка, мама, старший брат… В 10 лет родители отдали меня в школу музыкантских воспитанников Советской Армии, где воспитывали и готовили музыкантов-духовиков. Это было военное заведение по типу Суворовского училища, только для музыкантов. По выходным всех курсантов отпускали в увольнение к родителям, за исключением провинившихся — они оставались в училище. Вот так однажды в качестве провинившегося не пошел в увольнение и я. В тот вечер нам показали фильм «Серенада Солнечной долины». Что сказать? Блестящие саксофоны, музыканты в бабочках, джаз… На меня это все произвело очень сильное впечатление. После этого просмотра я буквально заболел джазом. Однажды в мастерской музыкальных инструментов, которая была при нашем училище, я нашел старый саксофон. Не знаю, как он туда попал — для нашего училища вещь это была весьма экзотическая. Я договорился с мастером и время от времени, скопив денег на оплату очередной репетиции (по нашему договору это была бутылка вина), приходил в мастерскую и играл на саксофоне. Играть на нем я выучился самостоятельно, поскольку основной моей специальностью был кларнет — инструмент, во многом родственный саксофону.
Атмосфера, царившая в послевоенном Свердловске, представляла собой странную смесь — город сапог и ватников и кипучая культурная жизнь. Во время войны Свердловск был одним из центров военной эвакуации. Наряду с оборонными предприятиями, туда эвакуировали многие культурные силы страны: театры, консерватории, другие музыкальные и театральные организации из Москвы и Ленинграда. Поэтому культурная жизнь в городе всегда била ключом. Плюс к этому где-то в начале пятидесятых правительство разрешило вернуться в страну репатриантам из Шанхая. Им разрешили возвращаться лишь в два города: Свердловск и Казань. В Казани осел практически весь оркестр Олега Лундстрема, а в Свердловск приехало много других джазовых музыкантов. Они привезли с собой ноты, инструменты, какую-то отличную от советской культуру и дух. Эти люди даже одевались по-особенному, всегда белая рубашка и галстук-бабочка. Эвакуация, репатрианты, все эти события, люди, «воздух», который они принесли с собой из «свободного мира», во многом повлияли на культурный и музыкальный облик нашего города. Свердловск стал настоящим культурным центром, из которого впоследствии вышло немало выдающихся джазовых музыкантов. Позже очень мощную подпитку из Свердловска получил так называемый русский рок. Корни всего этого уходят в далекие пятидесятые, когда полностью закрытый и засекреченный для иностранцев Свердловск бурлил музыкальной жизнью.



Я как человек, увлекающийся джазом, приобрел в нашем городе некую известность. Мне, наверное, везло, везло в том, что многие пионеры нашего джаза принимали меня за своего. После войны Свердловск был засекреченным городом, и попасть туда западным музыкантам было невозможно, но наши джазовики приезжали очень часто. Каждый раз, когда кто-нибудь приезжал, устраивались «сэшны». Я посещал такие мероприятия в «обязательном порядке». Тогда не было ни нот, ни каких-то записей, и такие тусовки были единственным источником музыкальной информации. Из школы музыкантских воспитанников я перешел в гражданское музыкальное училище, где продолжал учиться до тех пор, пока в наш город не приехал легендарный джазовый пианист Борис Рычков (автор более 100 песен, хита «Все могут короли», музыки к 20 фильмам, умер 25.09.2002). Он предложил мне работать с ним. Я бросил музыкальное училище и поехал. В 1967 г. в стране наблюдалось некоторое потепление, состоялось два международных джазовых фестиваля (в Москве и Таллине), в которых принимал участие и я в составе коллектива Бориса Рычкова. На эти фестивали приезжал легендарный Вилли Скановер — автор и ведущий многих джазовых передач, которые транслировал «Голос Америки». Позже в одной из своих передач он рассказывал о прошедших в Советском Союзе фестивалях, о советском джазе и о молодых исполнителях, в том числе и про меня. В моем родном Свердловске это было настоящее событие — рассказали по «Голосу Америки»! — которое не осталось не замеченным и компетентными органами. Меня вызвали, поговорили, расспросили, как, что. Я объяснил, что это все связано с музыкой и ни с чем иным. В итоге меня отпустили, немного пожурив, но скорее по-отечески, нежели по-серьезному. Хотя я знал, что до «оттепели» за увлечение джазом многие пострадали очень серьезно.
Потом я попал в армию. Служба была, если честно, «не бей лежачего», служил я в Доме офицеров, руководил оркестром. У меня было более чем достаточно времени на то, чтобы заниматься, и, может быть, больше от нечего делать (поскольку я не такой уж и трудолюбец) я много играл, благодаря чему сильно продвинулся за годы службы как музыкант. Будучи в армии, я женился. Семья у нас получилась опять же музыкальная, я музыкант, жена — певица, и в 1968 году у нас родился сын Володя.



О «раздвоении»
Незадолго до армии у меня случилось некое «раздвоение» — я впервые услышал «Биттлз». Отношение к «Биттлз» в кругу джазовых музыкантов было более чем прохладное. Их пренебрежительно называли «пузочесами», говорили, что музыка их примитивна и все такое, а мне, наоборот, они очень понравились. Я не понимал, почему либо только джаз, либо все остальное. Я как-то сразу услышал там много такого, что с музыкальной точки зрения счел за гениальность. И как показало время — так оно и есть. Так с тех пор я и живу с этим «раздвоением»: занимаюсь и поп-музыкой, и джазом.
После армии я немного поработал с певицей Гюли Чохели, а за тем стал руководить одним из первых в нашей стране эстрадным ансамблем «Норок», многие песни из репертуара которого до сих пор на слуху. Затем приказом Фурцевой этот ансамбль был закрыт, но мы не разошлись, а собрались тем же составом, но под новым названием «О чем поют гитары». Под этим названием мы проработали до 1975 г., до появления статьи о нашем ансамбле в газете «Правда». Статья была уничтожающая: репертуар, длинные волосы, поведение на сцене — в общем, весь традиционный набор. Стоит ли говорить о том, что после этой статьи наш ансамбль запретили. Я очень долгое время был без работы, после истории с «О чем поют гитары» меня не хотели никуда брать, и вот тут меня нашел Юрий Федорович Маликов. В это время произошел распад первого состава «Самоцветов», и Юрий Федорович пригласил меня и мою супругу в новый состав, уже с окончательным переездом в Москву. В этом новом составе я проработал до 1987 г. Делал аранжировки, играл на саксофоне, сочинял песни до той поры, пока не началась сольная карьера моего сына. Он начинал, будучи еще совсем юным мальчишкой, и попросил меня поработать вместе с ним. Сейчас я работаю с ним, работаю сольно, жена работает в «Самоцветах», в общем, три самостоятельные творческие единицы.





О Владимире Преснякове-младшем
Его музыкальные способности проявились довольно рано, в четыре года он уже играл кое на чем. Он очень быстро научился играть на барабанах и фортепиано. Может быть, этому способствовало мое влияние, хотя я особенно никогда его не тянул, он просто все время был при мне, на концертах, на «сэшнах»… И плюс к этому музыка. Музыку, которую я слушал, он тоже очень любил. Рэй Чарльз, Стиви Уандер — все это ему очень нравилось. Очень рано он увлекся «черной» музыкой. А лет в 9 он сам стал сочинять. Я тогда дружил с ребятами из группы «Круиз», написал для них несколько песен — «Средний человек», «Один красив, другой умен», «Гонка», мы часто встречались, пили чай или что-то покрепче, и однажды Володя показал им свои песни. Они стали приглашать его на концерты, иногда он с ними выступал и даже однажды во время каникул поехал с ними на гастроли. Все это было скорее увлечением, и тогда никто серьезно не предполагал, что он станет певцом. Но однажды мне позвонил Юрий Чернавский. Он тогда работал над музыкой к фильму «Выше радуги», и ему для песни «Зурбаган» нужен был подростковый голос. Он позвонил мне и спросил: «А твой Вовка там как? Может быть, он споет?». Я говорю: «Ну, давай попробуем». Он пошел, спел. Когда эту запись услышал режиссер Юнгвальд-Хилькевич, то пришел в полный восторг и сказал, что надо сделать еще несколько песен. Так появились песни «Спит придорожная трава», «Про кота» и другие. Володя спел эти песни, и как-то все это забылось до той поры, пока фильм не вышел на экраны. Какой был успех у этого фильма, вы, наверное, помните. Наверное, своей быстрой популярностью Володя во многом обязан этому фильму. Плюс к этому, когда он записывал эти песни, у него происходила ломка голоса, поэтому он спел фальцетом, что и определило его исполнительскую манеру на долгое время вперед. А спустя какое-то время его пригласили на новогодний «Огонек», где он спел мою песню про Чарли Чаплина. Там его заметила Алла Борисовна Пугачева и пригласила в свой театр песни,
который она в то время создавала. Достаточно быстро дело дошло до «живого» сольного концерта в «Олимпийском», на другой год еще один, и так и пошло. Именно в то время он и попросил меня помочь. Я был все время с ним, поддерживал морально, как-то помогал… Его сольная карьера пошла довольно быстро, сразу помногу концертов, аншлаги в «Олимпийском», но сейчас все немного изменилось. Изменилась жизнь, атмосфера в творческой среде. Сейчас вообще какое-то непонятное время. Складывается такое впечатление, что само творчество сейчас не самое главное. Главное — это эфиры, какие-то деловые отношения, спонсоры и так далее. Сейчас, чтобы показываться по телевизору, звучать по радио, нужно все это проплачивать, а для этого нужно иметь хорошие отношения со спонсорами. Играть с ними в теннис в 8 часов утра, обязательно присутствовать на днях рождения их жен и любовниц, в общем, быть таким приятным парнем. Володе все это никогда не нравилось, и я, если честно, очень этим доволен. В общем, у него свое отношение к тому, что называется «шоу-бизнес». Поэтому его не так часто показывают сейчас по телевизору, не крутят по радио, но это не главное. Сейчас принято считать, что публика не такая уж умная, что главное побольше эфиров, и тогда люди «съедят» все что угодно. На самом деле это не так. Люди не так глупы. Можно иметь бесконечное количество эфиров, но на платные концерты люди не придут. Люди чувствуют фальшь, поэтому главное делать все искренне. И в Володе есть такая черта, он не будет делать то, что ему не нравится. Я такой подход очень одобряю. И такой подход себя полностью оправдывает. На все его концерты всегда приходит множество народу, чтобы кто ни говорил, а люди разбираются, где настоящая работа, «живой» концерт с хорошим звуком, светом, а где халтура. И среди музыкантов, как я знаю, к нему было и остается уважительное отношение, а это немалого стоит. И пусть говорят, пусть пишут, что он уже не так популярен, что его забывают, на работе это никак не сказывается. Всегда полные залы и теплый прием.




Об увлечениях
Если говорить об увлечениях, я увлекаюсь совершенно разной музыкой. Увлекаюсь роком — один из моих любимых исполнителей Френк Заппа, у меня есть очень большая коллекция его пластинок — естественно, джазом и экспериментальной электронной музыкой, начиная от Пола Уокинфольда и заканчивая такими серьезными исследователями в области электроники, как «Шпонгл» (Shpongle), Фленжер и другие. У меня есть очень большая коллекция компакт-дисков, большинство дисков в этой коллекции — это джаз, но достаточно много и современной популярной музыки. Я стараюсь отслеживать все, что происходит в музыкальном мире, и многое из современного мне очень нравится. Ну, а любимый мой музыкант — это Майлз Дэвис. Я безумно обожаю Колтрейна, но Майлз Дэвис для меня настоящий кумир. Самая большая часть моей коллекции — это именно его пластинки, штук, наверное, 170. До сих пор я ищу и нахожу иногда какие-то редкие его записи. Иногда это бывают западные пиратские пластинки, записанные на концертах, или что-то из неизданного ранее. Надеюсь, что разыскал еще не все пластинки, записанные этим великим музыкантом.




О саксофоне и «квакушке»
У меня есть два инструмента из разряда электронных духовых (electronics wind instrument) — это Akai и Yamaha WX5. На таких инструментах играют Майкл Бреккер, Том Скотт, Стив Тавальони… Это такие «замидированные» инструменты с саксофонной аппликатурой и дополнительными специальными котроллерами вроде питча. Плюс к этому экспериментирую с обычными духовыми инструментами. Началось у меня это в 1970 г., когда Майлз Дэвис записал альбом «Bitches Brew», куда пригласил начинающих тогда Джона Маклафлина, Чика Кореа, многих других музыкантов из молодой поросли. Этот альбом стал поворотным в истории современного джаза. Именно с этого альбома началась история таких направлений, как фьюжн, джаз-рок… И вот на этом альбоме я услышал, как Дэвис играет на трубе через вау-педаль. Я загорелся этой идеей, и один мой приятель-умелец сделал устройство, с помощью которого можно было снять звук саксофона таким образом, чтобы играть через гитарную «квакушку». Правда, для этого пришлось проковырять саксофон, что делать мне было совершенно невыносимо, но другого выхода не было. В проделанное отверстие поставили маленький самодельный микрофон, и «квакушка» зазвучала. Я стал играть с педалью, затем подключил еще и дисторшн, а потом этот же приятель сделал мне октавер, который мог опускать звук саксофона на две октавы вниз. Такие технические ухищрения дали мне широкую почву для экспериментов. Я стал «подслушивать» какие-то приемы у гитаристов, Джими Хендрикса или того же Маклафлина, имитировал подтяжки, какие-то чисто гитарные ходы… Это помогло мне очень сильно продвинуться и вверх, и в сторону, поскольку гитарную музыку я очень любил, но исполнять ее на обычном саксофоне было невозможно, он для этого просто не предназначен. Такую технику я использую до сих пор, но параллельно с этим постоянно интересуюсь, не выпустил ли кто прибор или инструмент наподобие гитарного синтезатора, только для духовых инструментов. Чтобы на саксофоне можно было играть звуком трубы, скрипки… Интересуюсь этим везде, но пока у меня ничего не получается.



О работе
Я выступаю не так часто, как Володя, гораздо реже. Не знаю, почему так происходит, но мне в последнее время гораздо интересней работать в студии. Сочинять, записывать, экспериментировать… Я с огромным удовольствием записываюсь с другими музыкантами в их проектах, мне просто это очень интересно. Если меня приглашают записать саксофон, то я больше ориентируюсь на того, кто приглашает — если это интересные музыканты (пусть даже никому не известные), интересный с музыкальной точки зрения проект, то я всегда с удовольствием принимаю в нем участие. Приезжаю и записываю. Если мне это неинтересно, то я отказываюсь. Поскольку я не беру за это денег, то, наверное имею такое право. Много пишу, сочиняю… Сочиняю песни, инструментальную музыку, музыку для кино и даже для цирковых программ.
Я никогда не сочиняю на заказ. Только то, что хочу. А потом уже показываю разным исполнителям. Чаще всего у меня это происходит так. Я смотрю какое-нибудь кино и представляю, какую бы музыку сочинил для того или иного эпизода я. Таким образом, фильм наталкивает меня на какие-то мысли, и возникает мелодия. Тогда я уже иду к синтезатору и фиксирую эту мелодию. То есть сочиняю я под влиянием чего-то, прочитанной книги или просмотренного фильма. Это может быть инструментальная композиция либо сразу песня. Как правило, сначала получается инструментальная зарисовка, а затем я прикидываю на нее какие-нибудь слова, и если мелодия располагает к песенной форме, то получается песня.
Всегда присутствую на записи и при сведении своих песен, мне хочется, чтобы материал был доделан до конца. Я не могу про себя сказать, что я какой-то уж слишком требовательный, въедливый, копаюсь в мелочах… Жизненный опыт, практика мне подсказывают, что если долго копаться, переписывать, сводить по сто раз, то лучше все равно не получается. Я люблю и привык делать все достаточно быстро. Я делаю, как я чувствую, если надо что-то поправить, то поправим, если надо здесь какую-то обработку дать — дадим, но все это должно быть на одном дыхании. Если начинаешь все это долго мурыжить, то начинается этакое «подпиливание ножек стула» — одну подпилил правильно, затем приходится подпиливать все остальные, а в результате опять получается неровно. Мне больше по душе, когда все делается оперативно. Пришел, записал два-три дубля, и все. Я и в Америке в этом много раз убеждался — они не транжирят понапрасну студийное время. Музыканты приходят очень подготовленные, послушают, вникают, идут и записывают. У них нет такого: «Так, еще дубль запишем, теперь так попробуем, а попробуй вот так сыграть…», чтобы звукорежиссер потом мучился, выбирая и склеивая из ста разных кусков одно целое. В результате все равно получится не так, как надо. Я не приемлю, когда что-то вытягивают, «тюнят», то есть работают по принципу «не можешь спеть — ну, хоть начитай, а мы тут уже сами дальше все сделаем». Человек поет мимо, а потом все это вытягивают, чистят, правят, и получается в результате какой-то целлулоид.
Об искусстве и кружочке пластмассы
Я часто вспоминаю семидесятые годы — какие тогда выходили альбомы, сколько откровений: «Пинк Флойд», Стиви Уандер, Элтон Джон… Очень много. А сейчас все больше «фабрика», а искусства как такового все меньше и меньше, и если оно еще появляется, то опять же от «тех» людей. Совершенно свежий пример — в этом году Питер Габриэль выпустил альбом «Up». Если не возражаете, хочу поделиться своими ощущениями. Купил альбом, прихожу домой, налил кофе, взял сигаретку, сел в кресло приготовился слушать, включаю… Сигарета у меня так и осталась не зажженной, кофе остыл нетронутым, я как замер, так и просидел от начала и до конца. Этот человек пишет очень мало альбомов. Редко, но зато как метко.
Большинство наших «звезд» демонстрируют другой подход в записи своих альбомов. Во-первых, все —«легенды». Легенды рока, попа, чего только нет у нас легенд. Дискография такая могучая, что позавидуют многие «фирмачи». По количеству альбомов переплюнули всех западных «звезд». Издается все. Все, что было когда-то записано на кухне, на тусовке, в подвале или еще где-то. Немножко мастеринга, и вперед. Мне кажется, так нельзя. Всегда нужно помнить, что этот маленький кружочек пластмассы может сохраниться очень долго. Потом правнуки послушают и скажут: «Вот, наш родственник-то какой, оказывается, ерундой занимался». К этому, на мой взгляд, нужно относиться ответственнее. Пусть будет меньше, да лучше. Есть люди, которые выпускают по три альбома в год, то есть все вообще, что написал, все издается. Мне кажется, что нужно выпускать только то, за что не будет стыдно никогда. Сейчас «звезды» в большинстве своем — продукт достаточно скоропортящийся, и у нас, и на Западе. Не происходит настоящих открытий…
В джазе также происходит мощная коммерциализация. Я помню, как когда-то в молодости услышал первый раз Джорджа Бенсона. Как он здорово играл! Но потом, видимо, наступили другие времена, и он стал выпускать совсем другую музыку, с явным коммерческим уклоном, и даже аудитория, которой все это адресовано, легко читается в самой музыке. Его нынешний слушатель — это некий буржуа, который приходит вечером домой, наливает себе стаканчик чего-нибудь и спокойно принимается читать газету, а на фоне всего этого тихонечко играет Бенсон. И вот он выпускает такую музыку альбом за альбомом. Они хорошо продаются, и наверное так и надо. Я знаю много классных саксофонистов, которые тоже перешли на выпуск подобной музыки. Возможно, сами они в этом и не виноваты, условия диктует рынок, иначе их не будут выпускать. Это пошло в свое время от Кенни Джи — этого медоточивца-горелика??. Я беседовал с некоторыми хорошими западными саксофонистами, его там не особо жалуют в профессиональных кругах, но тем не менее он их всех опережает по гонорарам и количеству проданных альбомов. А они вынуждены ездить в Европу, Скандинавию, к нам, чтобы хоть что-то заработать. И в конце концов тоже начинают выпускать такую музыку. Потрясающие саксофонисты, а играют так, средненько, иногда даже в чем-то берут пример с Кенни Джи: звук, каждая нота на продыхе, форшлаги, мелизмы… И все это только для того, чтобы продавалось. Я им могу только посочувствовать. Я знаю, что это великие музыканты, но сейчас они просто поставлены в условия, в которых вынуждены играть так. Таких музыкантов можно перечислить десятки: Том Скотт, Гровер Вашингтон-младший, Дэвид Сэнборн или Бил Эванс… Но, к счастью, настоящий музыкант не может долго находиться в тесных рамках, и поэтому нет-нет да выйдет какой-нибудь альбом, что называется, от души. То есть поработают для бизнеса, а потом запишут настоящую музыку.




О музыке…
Очень радует, что джаз сейчас на подъеме. Есть много новых имен, замечательных молодых музыкантов. Сейчас для этого очень благоприятное время. В отличие от наших времен, когда не было ни нот, ни информации, не давали поиграть — заниматься приходилось урывками, иногда даже где-то спрятавшись, то сейчас все есть. Есть инструменты, пластинки, ноты, передачи по телевидению… И все это приносит свои плоды. А что касается поп-музыки… О власти денег мы уже достаточно поговорили, а в области творчества, к сожалению, можно констатировать факт, что на широкую ногу поставлено воровство. Все время что-нибудь воруют. Наблюдая за всем этим, я даже переиначил русскую поговорку, в моем варианте она звучит так — «не ворман, не пой». Иногда слышишь от начала и до конца фирменную песню, а фамилия композитора — Сыземин, Валабуев или Тулдыгин (все фамилии вымышленные). Иногда слышишь до боли знакомые фрагменты. Они находят оправдание своему плагиату, говорят — если музыка хорошая, почему же ее не двигать в народ? Мы таким образом внедряем хорошую музыку. По-моему, плагиату не может быть никаких оправданий. Надо все же сочинять. Потом, поголовное подражание. Подражать, наверное, нужно, но чему-то действительно хорошему. Почему мы сами себя уподобляем каким-то ущербным людям, у которых нет и не может быть ничего своего? Только появились «Spice Girls» — у нас сразу появилась целая куча девичьих ансамблей. Копируют все: манеры, движения, ужимки… И плюс к этому копируют на далеко не лучшем уровне. У тех же «Spice Girls» миллионный бюджет, и скопировать их на таком же уровне просто никому не по карману. В результате получается не копия, а пародия. Причем на самих себя. Мы же всегда были великой нацией. Чайковский, Бородин, Прокофьев, Шостакович — все это было у нас. Были композиторы, богатейшая исполнительская школа… Почему же мы должны быть такими мелкими, народом, у которого не осталось ничего своего? Я, если честно, не совсем «въезжаю» в новые времена. Головой вроде понимаю: это бизнес, наверное, это выгодно — быстренько, что-то, где-то, раз-раз, срубили денег и разбежались — но в душе как-то не могу этого принять. И ладно, если б ничего не было. Ведь есть! Я много езжу по периферии, мне часто приносят кассеты, компакт-диски… Я слушаю — люди сами все сочинили, все сделали, и очень здорово у них получилось. Потом некоторых из них встречал уже в Москве. Они работают, у них что-то получается, кто-то уже ездит на «BMW», но, к сожалению, в Москве все они усреднились. Влились в этот беспощадный шоу-бизнес, и уже нет той оригинальности или, я бы сказал, неиспорченности в мышлении. Но что делать? Такие, наверное, времена, иначе не выжить — собьют с ног. Но все-таки музыка — это не производство сникерсов, музыка в конце концов — это область искусства, и поп-музыка в том числе, поэтому в ней, на мой взгляд, обязательно должна присутствовать духовная составляющая.